Форум » Флудилка » Давайте угадаем книгу » Ответить
Давайте угадаем книгу
Ярослава Мандельштай: Я решила что мне не интересно что вы читаете, поэтому мы будем отгадывать авторов. Все просто кидаете небольшой отрывок из вашего любимого рассказа, а кто-то должен отгадать автора и название. Можно что-то одно.
Ответов - 19, стр:
1 2 All
Ярослава Мандельштай: Как-то в полночь, в час унылый, я вникал, устав, без силы, Меж томов старинных, в строки рассужденья одного По отвергнутой науке и расслышал смутно звуки, Вдруг у двери словно стуки - стук у входа моего. "Это-гость,- пробормотал я,- там, у входа моего, Гость, - и больше ничего!" Ах! мне помнится так ясно: был декабрь и день ненастный, Был как призрак - отсвет красный от камина моего. Ждал зари я в нетерпенье, в книгах тщетно утешенье Я искал в ту ночь мученья, - бденья ночь, без той, кого Звали здесь Линор. То имя... Шепчут ангелы его, На земле же - нет его. Шелковистый и не резкий, шорох алой занавески Мучил, полнил темным страхом, что не знал я до него. Чтоб смирить в себе биенья сердца, долго в утешенье Я твердил: "То - посещенье просто друга одного". Повторял: "То - посещенье просто друга одного, Друга, - больше ничего!" Наконец, владея волей, я сказал, не медля боле: "Сэр иль Мистрисс, извините, что молчал я до того. Дело в том, что задремал я и не сразу расслыхал я, Слабый стук не разобрал я, стук у входа моего". Говоря, открыл я настежь двери дома моего. Тьма, - и больше ничего. И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий, Полный грез, что ведать смертным не давалось до тою! Все безмолвно было снова, тьма вокруг была сурова, Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его. Я шепнул: "Линор" - и эхо повторило мне его, Эхо, - больше ничего. Лишь вернулся я несмело (вся душа во мне горела), Вскоре вновь я стук расслышал, но ясней, чем до того. Но сказал я: "Это ставней ветер зыблет своенравный, Он и вызвал страх недавний, ветер, только и всего, Будь спокойно, сердце! Это - ветер, только и всего. Ветер, - больше ничего! " Растворил свое окно я, и влетел во глубь покоя Статный, древний Ворон, шумом крыльев славя торжество, Поклониться не хотел он; не колеблясь, полетел он, Словно лорд иль лэди, сел он, сел у входа моего, Там, на белый бюст Паллады, сел у входа моего, Сел, - и больше ничего. Я с улыбкой мог дивиться, как эбеновая птица, В строгой важности - сурова и горда была тогда. "Ты, - сказал я, - лыс и черен, но не робок и упорен, Древний, мрачный Ворон, странник с берегов, где ночь всегда! Как же царственно ты прозван у Плутона?" Он тогда Каркнул: "Больше никогда!" Птица ясно прокричала, изумив меня сначала. Было в крике смысла мало, и слова не шли сюда. Но не всем благословенье было - ведать посещенье Птицы, что над входом сядет, величава и горда, Что на белом бюсте сядет, чернокрыла и горда, С кличкой "Больше никогда!". Одинокий, Ворон черный, сев на бюст, бросал, упорный, Лишь два слова, словно душу вылил в них он навсегда. Их твердя, он словно стынул, ни одним пером не двинул, Наконец я птице кинул: "Раньше скрылись без следа Все друзья; ты завтра сгинешь безнадежно!.." Он тогда Каркнул: "Больше никогда!" Вздрогнул я, в волненье мрачном, при ответе стол "Это - все, - сказал я, - видно, что он знает, жив го, С бедняком, кого терзали беспощадные печали, Гнали вдаль и дальше гнали неудачи и нужда. К песням скорби о надеждах лишь один припев нужда Знала: больше никогда!" Я с улыбкой мог дивиться, как глядит мне в душу птица Быстро кресло подкатил я против птицы, сел туда: Прижимаясь к мягкой ткани, развивал я цепь мечтаний Сны за снами; как в тумане, думал я: " Он жил года, Что ж пророчит, вещий, тощий, живший в старые года, Криком: больше никогда?" Это думал я с тревогой, но не смел шепнуть ни слога Птице, чьи глаза палили сердце мне огнем тогда. Это думал и иное, прислонясь челом в покое К бархату; мы, прежде, двое так сидели иногда... Ах! при лампе не склоняться ей на бархат иногда Больше, больше никогда! И, казалось, клубы дыма льет курильница незримо, Шаг чуть слышен серафима, с ней вошедшего сюда. "Бедный!- я вскричал,- то богом послан отдых всем тревогам, Отдых, мир! чтоб хоть немного ты вкусил забвенье, - да? Пей! о, пей тот сладкий отдых! позабудь Линор, - о, да?" Ворон: "Больше никогда!" "Вещий, - я вскричал, - зачем он прибыл, птица или демон Искусителем ли послан, бурей пригнан ли сюда? Я не пал, хоть полн уныний! В этой заклятой пустыне, Здесь, где правит ужас ныне, отвечай, молю, когда В Галааде мир найду я? обрету бальзам когда?" Ворон: "Больше никогда!" "Вещий, - я вскричал, - зачем он прибыл, птица или д Ради неба, что над нами, часа Страшного суда, Отвечай душе печальной: я в раю, в отчизне дальней, Встречу ль образ идеальный, что меж ангелов всегда? Т у мою Линор, чье имя шепчут ангелы всегда?" Ворон; "Больше никогда!" "Это слово - знак разлуки! - крикнул я, ломая руки. Возвратись в края, где мрачно плещет Стиксова вода! Не оставь здесь перьев черных, как следов от слов позорны? Не хочу друзей тлетворных! С бюста - прочь, и навсегда! Прочь - из сердца клюв, и с двери - прочь виденье навсегда! Ворон: "Больше никогда!" И, как будто с бюстом слит он, все сидит он, все сидит он, Там, над входом, Ворон черный с белым бюстом слит всегда. Светом лампы озаренный, смотрит, словно демон сонный. Тень ложится удлиненно, на полу лежит года, И душе не встать из тени, пусть идут, идут года, Знаю, - больше никогда!
Alison Hale: это Эдгар По, да? "Ворон", насколько помню. Правда, читала только на английском, с названием напутать могу. мне не очень По нравится. Он какой-то....психоделический и мне понравился первоначальный вариант с тем, что мы сейчас читаем :)
Ярослава Мандельштай: Теперь твой отрывок.)
Alison Hale: После ужина он без конца расспрашивал меня, где я жила, чем занималась и как его разыскала; но я лишь кратко отвечала ему; было слишком поздно, чтобы в этот же вечер рассказывать подробно. Кроме того, я боялась случайно затронуть в его сердце чувствительную струну, коснуться свежей раны; моей главной целью было сейчас ободрить его. Мне это удавалось, но он был весел лишь минутами. Едва разговор на мгновение прерывался, он начинал тревожиться, протягивал руку, прикасался ко мне и говорил: "Джен!" - Вы человеческое существо, Джен? Вы уверены в этом? - Совершенно уверена, мистер Рочестер. - Но как же вы могли в этот темный и тоскливый вечер так внезапно очутиться у моего одинокого очага? Я протянул руку, чтобы взять стакан воды у служанки, а мне его подали вы; я задал вопрос, ожидая, что ответит жена Джона, - и вдруг услышал ваш голос. - Потому что вместо Мери вошла я с подносом. - Сколько волшебного очарования в этих часах, которые я провожу с вами! Никто не знает, какое мрачное, угрюмое, безнадежное существование я влачил здесь долгие месяцы, ничего не делая, ничего не ожидая, путая день с ночью, ощущая лишь холод, когда у меня погасал камин, и голод, когда я забывал поесть; и потом безысходная печаль, а по временам - исступленное желание снова встретить мою Джен. Да, я более желал вернуть ее, чем мое потерянное зрение. Неужели же правда, что Джен со мной и говорит, что любит меня? Может быть, она уедет так же внезапно, как приехала? А вдруг завтра я ее больше не увижу?
Ярослава Мандельштай: Неужели Джейн Эйр?
Alison Hale: она, она)) а может все-таки создадим отдельно тему про книги?)) интересно, кто что читает)
Ярослава Мандельштай: Машка отказалась. Она с самого начата почуяла неладное. После того как Дима от нас ушел, она вообще очень настороженно относится к людям. Предпочитает послать подальше до того, как бросят ее. Честно говоря, меня это и раньше очень беспокоило. Она милая, добрая девочка, но, кроме меня, никого не любит по-настоящему. Представляете, у нее во дворе была подружка Света. Они дружили, как умеют дружить девочки шести лет, – неразлейвода. Каждую свободную минутку вместе. И однажды Свете какая-то вожжа под хвост попала, она во дворе познакомилась еще с одной девочкой, а когда Машка вышла, сказала, что не будет с ней дружить, а будет дружить с этой девочкой. Машка пожала плечами, сказала: «Как хочешь» – и ушла. Пришла домой вся белая, глаза как блюдца, а не плачет. Сидит молча. Света за ней прибежала через пять минут, закричала, что она пошутила, что это ее та девочка подговорила, пошли, мол, играть. А Машка ей говорит: «Нет. Сказала – не дружишь, значит – не дружишь. Все. До свидания». Представляете заявочки! Шесть лет ребенку! Света за ней неделю потом бегала, просила, плакала. Еле-еле все вместе уговорили. Честно говоря, у меня самой слезы на глаза наворачиваются, как этот ужас вспомню. И какое облегчение было, когда Машка наконец разрыдалась и закричала: «Как она могла! Я же ее подруга, а она мне говорит, не дружу». Короче, мы их помирили, но дружить, как раньше, они так и не стали. Играют вместе во дворе, но не более того… Вот такой у меня ребенок. И сейчас она сразу сообразила, что дядя Сергей ее бросает. Я сразу узнала эти глаза – блюдца без слез. И поведение – вежливо поздоровалась и ушла в свою комнату.
Alison Hale: Ооо, я это точно не читала, если это не из школьной программы... В голову приходит только "Ночь после выпуска", но это явно не то...
Ярослава Мандельштай: А кто говорил что это обязательно должна быть школьная программа?
Alison Hale: я имею в виду, что кроме школьной программы ничего русского практически не читала) не знаю, что за книга, вот
Ярослава Мандельштай: Эх. А я вот с дуру этот современный роман прочла. Вот теперь жалею. Из всей книги только этот момент и понравился.
Ярослава Мандельштай: Ладно серия М+Ж. Управление погодой кажется. А вот новая часть. Голова несколько кружилась, но вскоре это прошло, и я поднялся, держась за железный прут изголовья кровати, и сделал свой первый шаг. Полный порядок - ноги меня держат. Итак, теоретически я вполне способен уйти отсюда восвояси. Я вновь добрался до кровати, улегся поудобнее и стал думать. Меня зазнобило, на лбу выступил пот. Во рту отчетливо чувствовался вкус сладкого пудинга... В Дании пахло гнилью... Да, я попал в автокатастрофу, да еще какую... Затем дверь открылась, впустив в комнату луч яркого света из коридора, и сквозь щелки век я увидел сестру со шприцем в руках. Она подошла к постели - широкобедрая бабища, темноволосая и с толстыми руками. Как только она приблизилась, я сел. - Добрый вечер, - сказал я. - Д-добрый... - ответила она. - Когда я выписываюсь отсюда? - Это надо узнать у доктора. - Узнайте! - Пожалуйста, закатайте рукав. - Нет, благодарю вас. - Но мне надо сделать вам укол. - Нет, не надо. Мне он не нужен. - Боюсь, что доктору виднее. - Вот и пригласите его сюда, и пусть он сам это скажет. А до того я не позволю делать себе никаких уколов. - И все же боюсь, что тут ничего нельзя сделать. У меня точные указания. - Они были и у Эйхмана, а поглядите-ка только, что с ним сделали. И я медленно покачал головой.- Ах вот как, - сказала она. - Учтите, что мне придется доложить об этом... этом...
Кьяра Рис: Роджер Желязны. Девять принцев Амбера? Не доходя трех шагов, человек остановился, освещая факелом свое лицо, и произнес пару напевных фраз. Семен молчал, разглядывая мужчину со все возраставшим изумлением. Непонятный язык и черты, сходные с его собственными, казались не столь уж существенным делом; мало ли на свете всяких наречий, а также людей, случайно похожих друг на друга! Но вот одежда… Одежда была удивительной. Просто невероятной! То ли короткая юбка, то ли передник, перехваченный на талии поясом – видимо, белый, но сейчас измазанный грязью и кровью; ножны с длинным кинжалом, висевшие на перевязи; грубые сандалии и ожерелье. Собственно, не ожерелье и не пектораль, а пестрый воротник шириною сантиметров двадцать, прикрывавший плечи, спускавшийся на спину и на грудь. Кажется, эту деталь одежды сплели из бисера, и она, вероятно, была очень красивой, но в данный момент на ней темнели пятна крови, и кое-где в бисерном кружеве зияли прорехи. Этот незнакомец с факелом явно участвовал в схватке. Видимо, он догадался, что его не понимают, и, приложив растопыренную ладонь к воротнику, несколько раз повторил: «Сенмут! Сенмут!» Семен подумал: – «Надо же! И имена похожи!» – затем, не выпуская молот, ткнул себя пальцем левой руки в грудь и назвался: – Семен! Семен Ратайский! – Сенмен Ра? – повторил человек с явно вопросительной интонацией. Выговор его казался непривычным – в слове «Сенмен» он сделал ударение на первом слоге, и от того имя Семена прозвучало совсем не по-русски.
Даша Меномина: Автора не помню, зато название осталось. Страж фараона. Одни твердят: "Мир сгинет от огня!" Другие говорят: "Нет, ото льда!" Спросили если бы меня, я - за сторонников огня Но если дважды мир к концу придет, То, зная ненависти цену, Скажу Вам по секрету, что и лед Вполне для этой цели подойдет.
Анет Снейп: Агонь и Льод Роберта Фроста, если я не ошибаюсь. Ах, как бы, не было печальным расставанье; И ощущение частичной пустоты; И боль потерь вдогонку, вспоминание; В душе заполненной часами темноты. Еще остаток сил на трезвое мышленье; Не раз спасет, отчаянный вздох прервав; Судьбы премудрой и шутливого везенья; Собрав все вместе, смысл его поняв.
Неферет: Анет Снейп Снежана Крайслер - Друзья Но это всё таки не так известно стихотворение, может лучше известные. Чтобы стараться не пользоваться поисковиком) Гусь лёг на спину и задрал вверх лапы. Проделав ещё несколько подобных неважных фокусов, незнакомец вдруг схватил себя за голову, изобразил на своём лице ужас и закричал: - Караул! Пожар! Горим! Иван Иваныч подбежал к П, взял в клюв верёвку и зазвонил в колокол. Незнакомец остался очень доволен. Он погладил гуся по шее и сказал: - Молодец, Иван Иваныч! Теперь представь, что ты ювелир и торгуешь золотом и брильянтами. Представь теперь, что ты приходишь к себе в магазин и застаёшь в нём воров. Как бы ты поступил в данном случае?
Даша Меномина: Каштанка Она стояла на коленях и плакала, а он тем временем судорожно оглядывался по сторонам. Как он и предполагал, парк в это время суток был совершенно пуст. Утренние пробежки в моду пока не вошли, а для бродяг, которые ночуют на лавочках, скромно прикрывшись газеткой, было ещё слишком холодно. Он осторожно завернул хронограф в платок и положил его в рюкзак. Она опустилась на сиренево-жёлтый ковёр из отцветших крокусов и прислонилась спиной к одному из деревьев, украшавших северный берег озера Серпентин. Плечи её сотрясались от рыданий. Этот безутешный плач был похож на стон зверя, попавшего в ловушку.
Elsa Scarlett: Таймлесс. Рубиновая книга Автор книги - Керстин Гир Женат он был дважды, причем на одной и той же женщине. В первый раз они заключили брачный союз, когда им было чуть больше двадцати, и произвели на свет сына и дочь. Дочь — теперь уже взрослая, сердитая на весь белый свет молодая женщина — живет с матерью на другом конце страны. С сыном особая история. Брак закончился разводом из-за непримиримых противоречий между супругами; причины банальны: мелочная враждебность и эгоистическое нежелание учитывать интересы партнера.
Даша Меномина: "Перекрестки" Уильяма Пола Янга. Невесело хмыкнув, я слезла с сугроба и, приподняв длинную юбку, вытряхнула снег, попавший в голенища сапожек. Короткие замшевые сапоги на устойчивой подошве – хорошая обувь для зимних прогулок, однако совершенно неподходящая для лазанья по сугробам. К вечеру морозец усилился, и я уже начала жалеть, что поддалась необъяснимому порыву пойти домой с работы пешком через парк. Нужно было не позволять вечернему небу очаровывать себя, а сесть в автобус и проехать эти несчастные три остановки. И ничего бы со мной не случилось. Ну, подумаешь, пахнет соляркой и пропотевшей одеждой работяг-попутчиков?! Не померла бы…
полная версия страницы